Тринадцать способов убить Лалабелль Рок [Литрес] - Мод Вулф

и вешалкой для одежды. Раньше времени натолкнулась на девушку для вечеринок, – печатаю я на экране. – Трех уже нет».

Ответ приходит так медленно, что я почти сдаюсь.

«Постарайся придерживаться очередности».

– Ой, заткнись, – говорю я вслух и выхожу из чата.

Уже поздно, почти час ночи, и у меня нет настроения продолжать. Надо ли мне поспать? Я думаю о Портрете в золотистом платье, как она сворачивалась клубочком на шубах. Я вижу, как она летит вниз в облаке мерцания блесток. Было бы неплохо узнать, каковы пределы моих собственных способностей. Жаль, что Викинг не приложил руководство пользователя…

В качестве альтернативы я снова беру колоду Таро и смотрю на карту под номером тринадцать. На карту Смерть. Почему-то это меня успокаивает. Я чувствую себя так, будто вписываюсь в заранее установленный шаблон. Я чувствую себя неизбежностью.

Вновь обретя уверенность в себе, изучаю следующий Портрет в папке. Там всего две строчки на целом листе. Индекс и адрес указывают на офис в центре города. Я сразу узнаю его. Это контора агента Лалабелль, Спенсера Мэндрилла. Я пытаюсь представить его, и передо мной из темноты возникает широкая белозубая улыбка.

«Спенсер миляга, – написала Лалабелль под адресом. – Не доверяй ему. Держи папку в бардачке».

Адрес Спенсера уже занесен в навигационную систему машины. Я отправляюсь в путь, нажимая кнопку. Едва мы покидаем ярко освещенную парковку, я ощущаю нечто сродни утомлению и кладу ноги на сиденье. В желудке громко урчит, кишечник сжимает спазм. Я жалею о том, что у меня не хватило смелости поесть канапе.

В течение всего путешествия я держу глаза закрытыми, спинка сиденья откинута как можно дальше; зажав нос, я проглатываю немного «Топэля». Потом делаю еще глоток и догоняюсь обезболивающими, которые нашла в аптечке.

К тому моменту, когда мы добираемся до пункта назначения, я почти полностью восстанавливаюсь.

Контора Спенсера выглядит совсем не как офис. Это скорее сказочный замок. Белые стены, имитация подъемного моста, множество башенок – все это смотрится уродливым зубом мудрости среди остальных офисных зданий, представляющих собой стеклянные кубы. Я выуживаю смутные воспоминания о той истории, что предшествовала этому; истории, как-то связанной с эксцентричным магнатом казино. Спенсер рассказывал Лалабелль, что магнат повесился на самой высокой из башенок. То, что раньше было спальней с тигриной шкурой на полу, и стало кабинетом Спенсера.

Я ищу окно и вижу, что оно единственное освещено. Все годы, что Лалабелль знает Спенсера, он живет по странному графику.

Я звоню в дверь и в ожидании принимаюсь постукивать по изящной арке, которой украшен дверной проем. Оказывается, внутри она полая, как стакан, и сделана из дешевого гипсокартона.

Дверь открывается, и я ступаю на красный ковер, мои блестящие каблуки утопают в ворсе. Мне не надо искать, куда идти. Лалабелль множество раз ходила этой дорогой. Я переступаю ногами механически, левой, правой, пауза. Пройдя мимо фресок, на которых изображены греческие богини с торчащими вверх грудями, оказываюсь у подножия огромной парадной лестницы и начинаю подниматься. С точки зрения офиса все помещения здесь распланированы ужасно непрактично. Мне надо пройти через два коридора и подняться по винтовой лестнице, чтобы добраться до матовой стеклянной двери с табличкой «Спенсер Мэндрилл, специалист по работе с талантами».

Он владеет всем зданием, но здесь его сердцевина. На других этажах все комнаты заставлены мебелью, укрытой от пыли чехлами. Я знаю это, потому что Лалабелль отличный сыщик.

Крепко обхватываю пальцами с синими ногтями дверную ручку и вхожу.

За дверью комната странной полукруглой формы, где за большим дубовым столом сидит рыжеволосая секретарша. Она поднимает голову, смотрит поверх компьютерного монитора и устало мне улыбается.

– Здравствуйте, мисс Рок, – говорит она. – Спенсер ожидает вас. Можете пройти.

– Спасибо, – говорю я и, не останавливаясь, прохожу мимо нее. Очки с толстыми стеклами, обвисшие волосы, устало поникшие плечи под кардиганом – мне не нравится смотреть на эту женщину.

По ту сторону двери еще одна комната и еще один письменный стол. Этот раза в два больше и сделан из матированной стали. Он похож на элемент кухни в индустриальном стиле, на разделочный стол мясника. Он вполне мог бы быть жертвенным алтарем в каком-нибудь разрушенном храме. На нем нет ни компьютеров, ни бумаг, ни проводов. Лишь одна чернильная ручка в подставке.

За столом спиной к большому круглому окну сидит Спенсер.

– Малыш! – говорит он, когда я вхожу. – Ты выглядишь на миллион!

Протягивает ко мне руки, но не встает, поэтому я вынуждена обойти стол, наклониться и чмокнуть его в щеку. Мои ноги знали, куда идти, мое тело помнило, что делать. Мне стало интересно, чье это отвращение – мое или Лалабелль. Я спешу и стараюсь не вдыхать, но все равно мне в нос ударяет тяжелый запах его одеколона, когда мои губы касаются его сухой кожи. Он хочет взять меня за руку, но я быстро отстраняюсь и притворяюсь, будто не заметила его жеста.

– Приветик, Спенсер, – тихо говорю я. – Извини, что так поздно.

– Разве уже поздно? – спрашивает он. – Ты же знаешь, что у меня здесь нет часов.

– Половина третьего ночи, – говорю я и, видя озадаченное выражение на его лице, добавляю: – Два тридцать.

– О, черт, это ерунда, – говорит он, отмахиваясь. – В это время мне работается лучше всего. Проклятье, я уже тридцать часов на ногах – и продержусь еще сорок.

– Спенсер, это вредно для здоровья, – говорю я, усаживаясь на опасно острый край стола.

Спенсер издает похожий на лай смешок и снова машет рукой.

– Я буду спать, когда будет спать этот город. Садись, куколка, давай поболтаем. Хочешь выпить? Кофе, виски, сок? Есть томатный. Кажется, есть и ананасовый. Эй, а ты выглядишь голодной… Позволь тебя покормить. Хочешь фруктов? Или сладенькую булочку? Думаю, я даже смогу соорудить сэндвич. Ты любишь тефтельки?

– Нет, спасибо, Спенсер. Со мной всё в порядке, – говорю я, отхожу от стола и осторожно усаживаюсь в одно из пухлых кресел лицом к письменному столу. Утонув в кресле, вынуждена слегка задирать голову, чтобы видеть его. Я сижу очень низко – кресло настолько большое, что я чувствую себя в нем маленьким ребенком.